Необитаемое сердце Северины - Страница 61

– Вот и хорошо, вот и ладно, – бормотал он, – я как чувствовал, третьи сутки баньку в тепле держу. Как чувствовал!..

– Оставь меня, мужик! Пошел прочь!.. – Евсюков бессмысленно размахнулся рукой.

– Ну как же без баньки?.. Без баньки нам рубашку на спине не отмочить...

Феликс задул свечку, выключил у двери свет. Комната потеряла свои очертания, превратившись в безразмерную пустоту. Он стоял на границе слабого света и тьмы. Ему вдруг показалось, что если ступить обратно в комнату, то просто провалишься в бесконечность. Феликс Мамонтов испугался и быстро пошел по коридору на свет.

Банька все расставила на свои места. Страх смерти отступил. Захотелось жить, захотелось философствовать и мочиться прямо с порога на снег. Понемногу и Евсюков стал смотреть и говорить осмысленно.

– Она меня посрамила. По-детски беззлобно посрамила, – усмехнулся батюшка грустно. – Сам виноват – поверил ей, засомневался в вечном, да еще сунулся без спросу, поделом мне.

– А где сейчас эта девочка? – спросил Феликс.

– Не знаю. В начале лета она попросила записи посмотреть из книги крещений. Я дал ей два адреса. Московский и питерский. Из Питера, кстати, на ее крестины приезжала родственница немца Крафта. Или не родственница, а жена старого немца?.. Не помню. Фамилия у нее странная, как из другого мира. Лауренти-Крафт. То, что надо, для крестной из сказки.

Феликс подумал-подумал, вылил себе на голову ушат холодной воды и спросил как можно равнодушней:

– А из Москвы кто приезжал девочку крестить с этой Лауренти-Крафт?

– Какой-то Скворцов.

Уговаривая себя не спешить и не поддаваться вдруг накатившей панике, Феликс вытерся, кое-как оделся и побежал искать Михалыча.

Через час обескураженный Евсюков прощался с ним у запряженных саней.

– Ты прекращай со своим мазохизмом, – посоветовал закутанный в тулуп Феликс.

– О себе побеспокойся. Куда тебя несет на исходе ночи, муж?

– Сам не понимаю. Никогда такого не было, а вот только если не уеду срочно в Москву, плохо мне будет. Такое дело... – Феликс отвел глаза. – Из коробок там самые тяжелые четыре скотчем замотаны. Пусть у тебя побудут. Если нужда заставит, используй по своему разумению.

– Продавать книги? – удивился Евсюков.

* * *

Лика нашла Феликса, когда он сел в Архангельске на самолет. Через сорок восемь часов поиска она перешла от проверки данных выезжающих из России за рубеж к сравнительному анализу фотографий покупателей всех авиа– и железнодорожных билетов за последние пять суток. У Мамонтова старшего с сыном по жизни было мало общего, а вот строения черепов оказались сильно схожими. Увидев на экране компьютера фотографию Скворцова Николая, 1923 года рождения, паспорт выдан в 1980 году взамен потерянного, она так определила свое отношение к мамонту Лексу:

– Ну ты и скотина!..

Феликс-старший на паспортной фотографии в свои пятьдесят семь лет был не очень похож на сына. Лика вспомнила резиновые накладки и парик из женского туалета в выставочном зале и злорадно подумала, что Лексу пришлось попотеть, чтобы изобразить из себя при досмотрах в аэропортах старика семидесяти пяти лет. К прилету его самолета из Архангельска, оперативная группа была на месте.

Через сорок минут после приземления Лике доложили, что 1072 едет не домой. Еще через двадцать минут, что он рассчитывается с таксистом у дома своего отца. Избавившись во время поездки от седой шевелюры, сгорбленной спины и хромоты, человек из слежки поднялся на несколько пролетов за Феликсом, убедился, что тот вошел в квартиру. Не один. Наружной слежке дали отбой, когда подкатил серый фургон с надписью «лаборатория» и дорогим оборудованием по «стекольной» прослушке.

Это из фургона Лика через полчаса услышала, что объект, похоже, снял малолетку на ночь. Она чертыхнулась и позвонила Алине Фейсак – ее муж обнаружен, он на задании, жив и здоров.

* * *

Феликс с небольшой дорожной сумкой забежал по ступенькам на третий этаж и застыл, тяжело дыша. Под дверью в квартиру отца сидела девочка в коричневой шубке и смотрела с укором.

– Где вас носит? – спросила она строго.

– Се... Северина?.. Ты как тут?.. Давно? – задыхался Феликс. – Помнишь меня?

– Второй день, – девочка встала. – Вам плохо? Вы очень бледный.

– Нет, ничего, это от страха. Я боялся, что не успею... – Лекс пытался вставить ключ в замок, но у него это плохо получалось. – Что ты уедешь в Питер, а Феофания давно живет в Москве...

– Давайте я попробую открыть, – предложила Северина.

– Нет-нет... Я сам. Знаешь Окуджаву? «...А последняя любовь – ключ дрожит в замке, ключ дрожит в замке, чемодан в руке...» – Феликс открыл дверь и взял с пола ее чемодан.

Северина прошла мимо него в квартиру, сильно покраснев. Он помог ей раздеться. Даже встал на колени и снял замшевые сапожки.

– Перестаньте так нервничать, – шепотом сказала Северина, – а то я слабею. Вы – мой крестный Николай Скворцов?

– Что?.. Нет, не я... Я – его сын. Феликс Мамонтов. А что, так старо выгляжу? – Лекс встал и обеспокоенно обшарил глазами свое лицо в зеркале прихожей.

– Я вас помню. Вы мало изменились.

– И я тебя помню. Еще тогда назвала меня стариком. А теперь выросла и стала...

– Не надо, я же просила!.. – перебила Северина и пошла осматривать квартиру.

Феликс направился в кухню и изучил содержимое холодильника.

– Я тут редко бываю, – извинительно улыбнулся он подошедшей Северине. – Поесть хорошо не получится. Знаешь что? У меня – идея. Пойдем в ресторан!

Северина обошла его сзади, рассматривая продукты в холодильнике.

– Рыбные консервы можно смешать с черным хлебом и луком и хорошенько размять. Так мама делала в Полутьме. А это что в пакетике?