Необитаемое сердце Северины - Страница 47

Поколебавшись, Северина достала из рюкзака паспорт и протянула батюшке.

– Северина Оленьевна... – пробормотал Евсюков. – Как звали твоего отца?

– Не знаю, как его звали, – отбирает Северина паспорт. – Он был оленем. Я думаю, мама его... придумала. А что? Дева Мария тоже себе голубка придумала, только моя мама была не такой безгрешной.

– Ага!.. Оленем, значит... – кивнул батюшка, завис взглядом поверх головы Северины, потом встрепенулся: – На чем мы остановились?..

– На вашей помощи. Помогите найти моих крестных. Бугаев сказал, что должны быть записи в церковной книге за 1982 год.

– То есть ты не можешь найти кого-то из выдуманных тобой персонажей? – с хитринкой заметил батюшка.

– Они не мои, – серьезно ответила Северина. – Эти люди зачем-то окрестили меня, а крестика не оставили.

– А крестик тебе нужен, чтобы?.. – батюшка повертел перед девочкой указательным пальцем.

– Чтобы. Покончить. Со всем. Этим. – Сказала Северина со спокойствием уставшей сиделки.

Евсюков оживился и с озарением подался к девочке:

– Ты веруешь! Ты сама не осознаешь, а веруешь. В крест, в предназначение! В твоей головке много мусора, но привело тебя сюда желание осознать собственное предназначение!

– Да нет же, – устало заметила Северина. – Крестные и крестик – это единственное, что я не придумывала, они сами возникли, это не мое. Просто интересно, зачем незнакомые люди меня окрестили. Вдруг, я кому-то нужна... Хотелось бы знать, кому и зачем.

Батюшка длинно выдохнул и посмотрел на девочку с печалью.

– Мы с тобой общаемся, как глухонемой со слепым. Так дело не пойдет.

– А я вам очень благодарна. Что слушаете внимательно и не говорите о молитвах, воздержании, искуплении грехов.

– Да уж... Благодарить меня пока не за что. Ты пришла ко мне и сказала, что собираешься покончить с жизнью. Вот тебе мой совет. – Батюшка встал. – Умереть можно разными способами. Самый продолжительный, но интересный – это пожить в невыносимых условиях, ничего не придумывая.

– То есть, – грустно усмехнулась Северина, – стать чьей-то выдумкой.

– Не чьей-то, а Бога. Все под ним ходим. Живи, Северина! – заводясь, повысил голос батюшка. – Живи, и жизнь найдет способ тебя убить, уж не сомневайся, ты только пробуй все подряд. Все, что попадется!.. Это лучший способ умереть.

Северина, задержав дыхание, уставилась на батюшку снизу, приоткрыв рот.

– Пойдем! – он протянул девочке руку.

– Куда?.. – прошептала Северина.

– Посмотрим записи крестин за восемьдесят второй год.

Они вышли из комнаты друг за другом, петляя между завалами книг на полу, и Северина сзади Евсюкова вдруг сказала:

– Вы мне напомнили о коллайдере. Когда предложили интересный способ умереть.

– Да-да-да... – ответил уже невидимый за поворотом коридора батюшка. – И что у нас с коллайдером?..

– Можно попробовать сорвать его запуск, – буднично сказала Северина. – Мне это раньше в голову не приходило.

– Прекрасная мысль! – опять на пределе громкости воскликнул остановившийся батюшка. – Эта мысль прекрасна своей невыполнимостью! Знаешь, почему? Потому что ты, создавая от отчаяния другую реальность, можешь представить себе все, что угодно, но только не устройство ускорителя элементарных частиц! Это... очень трудно.

Евсюков двинулся по переходу из нового здания церкви в старое, его слова приглушились, Северина еле их разбирала.

– Но если бы я задался такой целью, то пошел бы по пути неправильной настройки фазы... при запуске. Или занялся программным обеспечением. Это проще – сменить кое-что в программе... Для этого, правда, нужно работать на коллайдере. Кстати! Мой знакомый со студенческих лет, ты его видела... физик с большими перспективами... как раз занимается... Северина?.. Ты где? – Евсюков остановился в старом здании и огляделся.

Девочка вышла из темноты перехода и посмотрела на арочное окно церкви, поймав свет лицом. И Евсюков от такого зрелища впервые за время своей причастности к Богу неосмысленно перекрестился – рука сама все сделала.

* * *

Не в силах отделаться от странного ощущения тревоги после ухода девочки, Евсюков в середине лета решил съездить верхом в Полутьму. Немолодой жеребец Рыжик с неспешной покорностью повез его на себе лесом. На подъемах батюшка слезал на землю для облегчения скотинки и шел рядом, глубоко вдыхая терпкие запахи земли.

Выйдя по лесной просеке к Полутьме, на окраине деревни он встретил женщину с двумя маленькими детьми и собачонкой комнатной породы. Женщина сказала, что ее вывезли с внуками на лето, что она родственница покойной Марии Кукушкиной. Арину Петрову, которую все зовут Армией, она знает, но давно не видела, говорят, та в городе работает, то ли истопником при интернате, то ли завхозом. А Любава, дочка покойной Елены Каримовны, приезжала в апреле, они виделись.

К ним подошли еще две женщины лет пятидесяти, они приветливо поздоровались с батюшкой. Евсюков узнал, что Немец так и живет бобылем, а бывший председатель Бугаев зимой помер. Перед смертью «вызвал не вас, как полагается», а девчонку из интерната, дочку гулящей Варвары, ее Армия доставила.

Между женщинами завязался небольшой спор, стоит ли плохо отзываться о Варваре – известной акушерке, которая много добра людям сделала.

– А что Бугаев хотел от Северины?.. – успел внедриться в спор батюшка.

– Да кто знает, – заметила одна из женщин. – Он дочку Варвары никогда особо не привечал, а тут...

– Армия знает, – вступила другая женщина. – Она мне говорила, что Бугаев рассказал девочке о крестных. Северина не совсем сирота, крестные у нее есть то ли из Москвы, то ли из Ленинграда. И молодец, что побеспокоился. Может, девчонке и повезет – признают ее крестные, устроиться помогут. А то ведь сопьется она тут с Любавой.