Необитаемое сердце Северины - Страница 2

Ответить на это Северине нечего. Она отворачивается к окну. Тетка Армия подходит сзади и пыхает трубкой, щурясь от яркого солнца и слепящего снега. На белом пространстве появляется черная точка, которая перемещается от леса к деревне. Северина замирает, дожидается, когда точка увеличится – это быстро идущий на лыжах человек, и поднимает глаза на тетку Армию.

– Инспекция! – кивает та. – По твою душу.

Мужчина на лыжах у домов пошел медленно, разглядывая снег. Он в мохнатой шапке-ушанке и с рюкзаком за спиной. У дома тетки Армии мужчина остановился, рассмотрел следы и стал снимать лыжи.

– Следопыт, армия – мать наша! – хозяйка решительно направилась к двери.

В избу входит мужчина лет сорока с красным носом. Его борода, брови и ресницы покрыты инеем, на усах сосульками нависает то, что вытекло из носа.

– С Новым годом! – объявляет он от двери, снимая сосульки с усов.

– Запозднился ты, Берия, неделю назад по-старому встречали, – тетка Армия помогает ему снять рюкзак.

– Попрошу не оскорблять, – спокойно заметил мужчина. – Созвучие моего имени и отчества права на это вам не дает. Здравствуй, девочка!

– Здравствуйте, Лаврентий Павлович, – встает Северина.

Солнце из окна заливает ее гладко зачесанные волосы золотом.

– Вот то-то же, – кивает Лаврентий, берет рюкзак и идет к столу. – Я тебе подарок со школьной елки принес. Без мандаринов! – он многозначительно поднимает палец. – Мандарины – продукт скоропортящийся, сама понимаешь...

– Скажи просто, что сожрал мандарины или девкам своим скормил, – беззлобно замечает тетка Армия.

– А хоть и девкам? Детям – не зазорно. – Он смотрит на Северину и растягивает рот в косматой улыбке, поддавшись ее свечению. – Тут вот тебе учебники, что просила осенью. Тетрадки. Контурные карты для географии. Газеты.

В дом заходят две старушки. Здороваются, снимают платки и полушубки. Идут к столу. Тетка Армия закрывает таз с тестом полотенцем и убирает его на табуретку у печки. Смахивает фартуком со стола, достает рюмки. Лаврентий вытаскивает папку – кожаную с застежкой на кнопке. Засовывает шариковую ручку пишущей частью в рот для разогрева. Тетка Армия ставит тарелки с квашеной капустой, маленькими солеными огурчиками, хлебом и салом. Одна старушка достает из-за пазухи три вареных яйца. Вторая ставит на стол банку шпротов. После чего все затихают и выжидательно смотрят на Лаврентия. Тот, показательно вздохнув, достает из рюкзака бутылку водки. Тетка Армия усмехается, старушки кивают. Северина улыбается. С прошлого года пошло, что бутылка – непременное условие ее появления перед Лаврентием Павловичем. Без бутылки для старушек хоть со взводом солдатиков всю деревню обыщи – не найдут Северину!

Все усаживаются. Северина ставит табуретку поближе к Кукушке – маленькой полной старушке с морщинками, сцепившими ее мордочку в застывшую виноватую улыбку. Старушка обнимает Северину и тихонько засовывает в карман ее брюк бумажную денежку.

Тетка Армия открывает бутылку. Лаврентий выставляет ладонь.

– Рано! – он достает из папки листы бумаги. – Вы порядок знаете. Северина! Не надумала поехать в интернат?

– Нет, – Северина качает головой.

– Ладно. Пусть твои опекуны подпишут, что против интерната. – Он протягивает ручку тетке Армии.

Та сердито черкает на бумаге завитушку. Лаврентий косится на старушек. Они переглядываются. Маленькая улыбчивая, которую Северина зовет Кукушкой, неуверенно тянет руку к бумажке.

– Не пойдет, – качает головой Лаврентий. – Где второй опекун?

– Любава на работе. Ей некогда с утра до ночи сидеть у окошка дожидаться, пока ты просроченный подарок с елки привезешь! – разъяснила тетка Армия.

– Тогда вы порядок знаете. Пусть председатель подпишет, как официальное лицо.

– Нашел официальное лицо! Он уже не помнит такое слово – колхоз! – заметила высокая тощая старушка.

– Главное, что ему государство доверяло важную работу, – не сдается Лаврентий.

Северина бросилась к двери. Накинула платок, ноги – в валенки, и только ее и видели. Она бежит к дому Бугаева, бывшего председателя бывшего колхоза. Бугаев чистит снег у калитки.

– Чего раздетая бегаешь? – укоризненно спрашивает он. – Докторов тебя наблюдать у нас нету.

– Лаврентий приехал, а Любава на работе. Подпишите, чтобы меня в интернат не забрали.

– А вот я хочу, чтобы тебя в интернат определили! Чтобы ты кроме этих старух замшелых с одногодками своими общалась! Приобщалась, опять же...

– К социалистической культуре!.. – закончила за него Северина. – Пойдемте уже, холодно, про заботу государства – по дороге скажете. Все время одно и то же говорите, каждые полгода, как наизусть.

Бугаев поспешил за ней.

– Кто пришел-то? Не беги, горло застудишь!

– Кукушка с Солодухой пришли, тетка Армия хлеб замесила, Лаврентий бутылку принес.

* * *

В избе тетки Армии Бугаев сразу перешел к делу. Став у стола и оглядев сидящих, он заявил:

– Сначала я намерен объяснить свое согласие на данную подпись. Как лицо ответственное, которому государство доверило...

Тетка Армия его перебила:

– Бугай, если заведешься про заслуги, у меня тесто скиснет. Не тяни, подписывай.

– Я должен в присутствии официального лица объяснить условия нашего существования, которые вынуждают меня...

– Хватит одно и то же мусолить! – перебила его сухопарая восьмидесятилетняя Солодуха. – Два года как у Севки мать померла. Два школьника у нас в деревне было. Той же зимой волки задрали мальчонку наших Кикимор. Он в школу на лыжах ездил за шесть километров. Кикиморы до сих пор как в отключке. Выпьем за малого, пусть ему на том свете...